Мария Лагорио родилась в семье известного геолога Александра Лагорио и Луизы Фалтен (Louise Faltin). Ее отец происходил из  аристократического генуэзского рода. Ее прадед виконт Феликс Лагорио принимал участие в кампании 1812 года, был генералом Наполеоновской армии; после войны женился на русской девушке и решил остаться в России; обзавелся семьей и детьми, которые уже считали себя больше славянами. Дед художницы Евгений Лагорио (1820–1854) был наместником в Крыму, ее  дядя Лев Лагорио — известным художником-пейзажистом, который учился в Императорской Академии Художеств в 1842–1848 и пейзажи которого покупал Павел Третьяков для своей знаменитой галереи. Отец художницы, Александр Лагорио, в отличие от прадеда-генерала, был лишен военных амбиций, любил искусство и миролюбивые науки.  Мать художницы Луиза Фалтен состояла в родстве по материнской линии с президентом бургундского парламента Шарлем де Броссом (Charles De Brosses, 1709–1777).  Мария Лагорио родилась в Варшаве, но уже в скором времени семья переехала в Петербург, где Александр Лагорио занял пост государственного секретаря торговли и промышленности и возглавлял ассоциацию, которая покровительствовала искусству. Мария была окружена, атмосферой салонных разговоров о музыке Моцарта, о работах Леонардо да  Винчи, о поэзии Пушкина. Весну и лето Мария проводила в деревне, где была очарована русской природой, что впоследствии отразилось в творчестве художницы. Мария Лагорио ценила дары природы — фрукты и овощи, восхищалась камнями и минералами, столько горячо любимыми ее отцом и уже в раннем возрасте начала увлекаться рисованием. Осенью она любила разглядывать чарующие картины ее родственника Льва Лагорио и сравнивать их со своими рисунками из деревни. Ей нравилось смелое утверждение Оскара Уальда "не искусство отражает природу, а наоборот, — природа является отражением искусства". Мария мечтала о более светлых и сияющих лицах, чем те лица, которые она привыкла видеть в жизни. Она желала научиться их "выражать" в форме и цвете. Именно тогда она решила стать художницей. В начале 1910-х Мария Лагорио поступила  в Рисовальную школу ОПХ у Е.Е. Лансере, где училась у И.Я. Билибина и Н.К. Рериха. Вышеназванные художники являлись  членами общества "Мир искусства" и занимались одноименным журналом. Лагорио по следам своих учителей в 1915 году вступила в вышеуказанное общество. У Лансере юная художница училась щепетильному отношению к деталям, цветовой гармонии,  символическим позам и жестам, как и в его известных картинах "Императрица Елизавета Петровна в Царском Селе" и "Корабли времен Петра Первого". В творчестве Билибина Лагорио привлекали его графические работы: иллюстрации к произведениям Пушкина, эскизы костюмов и декораций к балетам Дягилева, к операм Глинки и Мусоргского. У него она научилась точности штрихов. Но ни один из учителей не убедил ее в необходимости и важности перспективы. В 1916 и 1917 Лагорио приняла участие в выставках "Мира искусства" в Петрограде. Занимаясь преимущественно графикой, художница также создавала иллюстрации к книгам. С 1913 по 1921 ее работы публиковались в журнале "Столица и усадьба". Тем временем закончилась Первая мировая война, а в России началась гражданская война. Многие представители интеллигенции по вполне понятным причинам покинули страну, переехав в столицу Финляндии — Хельсинки, самое близкое пристанище для петербуржцев. Именно туда в 1918 году переехало семейство Лагорио.   Борьба за жизнь между сильными и слабыми нашла отражение в искусстве Лагорио. Мария приняла решение уделять больше времени графике, в которой на нее большое влияние оказали графические работы Билибина.  В поиске новых декоративных форм, она начала писать картины, рисовать кариатиды, а также рыб, львов и змей, но изображения были жестокими — не утихали воспоминания о России: большие рыбы съедали маленьких, хищники поедали газелей. "Декоративный" период творчества Лагорио длился очень недолго.  Художница снова продолжила заниматься книжной иллюстрацией. В частности, создала иллюстрации к произведению Оскара Уайлда "Портрет Дориана Грея" (издательство Holger Schildts, Хельсинки, 1921), а также афиши для балетных постановок с участием хореографа Эдит фон Бонсдорф (Edith von Bonsdorff) в 1920-м. Одновременно Мария принимала участие в выставках в Хельсинки и Порво.  В 1921 году Мария Лагорио вышла замуж за художника и архитектора Николая Исцеленова[1]. Мария Лагорио познакомилась с Исцеленовым на своей персональной выставке в Хельсинки; архитектор хотел познакомиться с художницей из «Мира искусства», и был приятно удивлен, увидев в художнице хрупкую девушку с каштановыми волосами и голубыми глазами. Мария взяла фамилию мужа, поэтому в некоторых источниках того времени она упоминается как Исцеленова.   По характеру Мария Лагорио была молчаливой и скромной, но если кто-либо высказывал категоричные суждения, которые противоречили ее убеждениям, она спокойным и мягким голосом отстаивала свою позицию. Искренность и логика мечтательной художницы производили сильное впечатление на собеседников. В гостеприимной, но маленькой Финляндии Марии и ее мужу было тесно. Прага, Брюссель, Берлин, Париж — вот города, где художественная жизнь била ключом, и притягивала художников со всего света. В 1922-м супружеская пара переехала в Германию, обосновавшись в Берлине. Мария в этот период создала иллюстрации к книгам издательств "Трирема" ("Тамара", 1923) и "Вальтер и Ракинт" ("Дон Жуан", 1923), а также издала литографический альбом «Kikimora Erotique». В то же время художница исполнила проект декораций к опере «Сказки Гофмана» Ж. Оффенбаха для пражской Немецкой оперы, работала в Русском художественном передвижном театре. В 1924-м муж Марии организовал совместную выставку работ в Праге, где проживало немало русских эмигрантов. Выставка вызвала восторженные отзывы о работах Марии, и одна из работ художницы была приобретена женой чехословацкого президента, г-жой Масарик. Мария и Николай вернулись в Берлин. Материальное положение заставило пару переехать в 1925-м в Париж, ведь художникам нужно было покупать карандаши, кисти, краски, холсты — жить, чтобы творить, и творить, чтобы жить. В Париже Лагорио увлеклась изучением кубизма, дадаизма, сюрреализма и абстракционизма. Она следила за новыми течениями в искусстве, но ей не нравились жестокие деформации предметов и человеческого тела, которыми увлекался Пикассо и его современники. Они стремились разложить на части композицию, тогда как она хотела воссоединять предметы на холсте, они разоблачали мифы — Лагорио хотела идеализировать. Ей нравилась гармония и плавность, и никак не асимметрия и сильные цветовые контрасты. Она не понимала, когда на картине художник все выражает в кубе, с острыми углами, толстыми линиями, по частям, с резкими отталкивающими сочетаниями цветов, ей хотелось видеть на холсте плавные мягкие линии и монохромные тона. В 1925 году Мария недолго работала на фабрике Ф.Ф. Юсупова «Фолья»: расписывала фарфор в духе русского модерна. Картины и фарфор были представлены на выставках русского искусства в Брюсселе (1928) и Париже (1931).  Попробовав различные техники модернистов, Лагорио нашла свой собственный стиль, который сохранила до конца своей жизни. С 1930-х художница посвятила себя изображению "фигур-образов". Она писала мужчин и женщин — людей из ее придуманного мира, которые часто были одеты в льняную одежду, длинные хламиды; голова всегда покрыта легкой тканью; в головные уборы ее дев, мадонн, богинь вплетены гроздья винограда, цветы или веточки. Белокурые юноши с вьющимися волосами напоминали пастухов из Древней Греции. Люди на ее картинах жнут колосья, косят траву, приручают птиц, собирают цветы, читают книги, но они — не жнецы, не птицеловы, не крестьяне и не ученые. Они полны безмятежности и спокойствия, словно ожившие статуи, как будто мечта Пигмалиона воплотилась в реальность. Особое внимание заслуживает техника написания - восковые краски, благодаря которым картины приобретают особый цвет и свет. У Лагорио была небольшая мастерская в Латинском квартале, где она писала картины небольших размеров, которые, тем не менее, производили впечатление монументальности. Для передачи образов художница прибегала к очень простым и даже примитивным средствам. Лагорио отказалась от перспективы, убирала контрасты, приглушала цвета, округляла формы. На лицах не было улыбок: радость и другие эмоции должны оставаться в тайне. О Марии Лагорио можно сказать словами Бодлера: «Ненавижу движение, ломающее линию. Я никогда не плачу и никогда не шучу». Лагорио зачастую просила мужа или друзей придумать названия для своих работ. Организаторы выставок Салона Независимых, где она регулярно выставлялась, требовали названия для удобства работы с каталогом. Сама же Лагорио отказывалась каким-либо образом прикреплять ярлыки к своим произведениям.    Во Франции Лагорио продолжила иллюстрировать книги, делала рисунки пером и тушью. Некоторое время художница занималась фарфором, когда она с мужем держали магазин фарфора "Folia", который открыл друг семьи Феликс Юсупов. В 1935-м по совету профессора Н. Л. Окунева Мария Лагорио отправила несколько холстов на выставку в Прагу. В 1939-м состоялась персональная выставка Лагорио-Исцеленовой в галерее " Quatre Chemins  " (Galerie des Quatre Chemins — "галерея четырех дорог"). Выставка собрала много хвалебных отзывов. Во время войны Лагорио с мужем жили в Авиньоне. Художница подмечала все красоты Прованса, делала архитектурные наброски в своих блокнотах и писала пейзажи.    В 1948-1952 выставлялась в салоне Независимых. В 1953-м Мария Лагорио приняла участие в групповой выставке живописи в Довиле, на севере Франции, отправив свою работу "Жатва" (La Moisson), где выиграла гран-при в жанре портрета. Она была удивлена, что ее вневременный женский образ был причислен к портрету. Художница чувствовала себя непонятой и недооцененной. После этого Лагорио старалась не выставлять своих работ, только две картины в год на Салоне Независимых, главным образом для того, чтобы посмотреть на них глазами зрителя. Критики отзывались о Лагорио по-разному: "художница фресок", "влияние итальянских примитивистов",  "Афинская школа", некоторые даже стали относить ее к загадочной "польской школе", основываясь на ее месте рождения в Варшаве (что было только по стечению обстоятельств). До конца жизни Лагорио не читала критику о себе и не хотела знать мнения о своих работах. Мария Лагорио скончалась 16 марта 1979 в русском доме для престарелых в Сент-Женевьев-де-Буа.